«… Я человек фабричный» к 155-летию С.Т. Морозова
Несколько лет назад при постройке одной их новых улиц в Орехово-Зуеве, на месте древнего старообрядческого кладбища, бульдозер вытащил остатки надгробия «Под сим камнем погребено тело Божьего крестьянина Василия Фёдорова Морозова. Преставился 1825 года августа 10 в 6 часу утра. Жития ему было 7… (вторая цифра сбита) лет 8 месяцев и 10 дней. День Ангела его бывает генваря 30 дня. От благодарного сына со внуками незабвенному родителю.» Это было захоронение родоначальника знаменитой морозовской династии.
Василий родился 1 октября 1754 года крепостным. Жил в деревне Зуево Богородского уезда в вотчине помещика Гаврилы Васильевича Рюмина. Был рыбаком, старообрядцем поморского согласия, имел жену Людмилу, сына Савву и дочь Наталью.
Савва Первый.
О Савве Васильевиче Морозове (1770 – 15.12.1860) или Савве Первом, основателе морозовского дела, известно много больше. Работал рыбаком, пас коров, был извозчиком. Затем постигал ремесло ткача в шёлковом заведении И.Ф. Кононова, крепостного того же Рюмина. В 1797 году, женившись на крепостной Ульяне Афанасьевне – зеленоглазой, весёлой девушке – дочери мастера-красильщика, открыл «своё дело». Считается, что начальным капиталом стал подарок – 5 рублей золотом – от помещика Рюмина «за усердие в работе, почтительность и послушание». Он создал свою шелкоткацкую мастерскую, за станками в которой сидел сам хозяин, члены его семьи и несколько наёмных ткачей. Так было положено начало торгово-промышленному делу Морозовых, которому сегодня исполнилось бы 220 лет.
Выпускаемые Саввой ажурные ткани красиво и качественно окрашивались Ульяной Афанасьевной, унаследовавшей от отца тонкости красильного дела. Савва Первый не только освоил дело, но и стал коммерсантом.
Интересный факт. Савва Васильевич обладал недюжинной выносливостью, которую унаследуют его потомки. Закинув полную собственных изделий котомку за спину он пешком шагал почти 100 верст до Москвы, где сбывал свой товар. Он приносил свою работу в первопрестольную в один день: выходил со светом и вечером был уже в столице. Чистотой работы, прочностью красок заслужил Савва славу искусного мастера и уже зная дни его визитов скупщики выходили ему навстречу, чтобы перехватить добротный товар. Спрос на такие товары в Москве был высок, а разорение Москвы в 1812 году и последовавший за этим спрос на товары, производимые Морозовым, не могли не отразиться на финансовом благополучии Саввы. Кроме того, благодаря безукоризненной честности Савве доверяли свои сбережения другие крестьяне, под небольшой процент, что, в свою очередь, позволяло Морозову не входить в зависимость от банкиров и не брать кредитов.
И вот, в 1821 году, Савва Васильевич за 17 000 рублей покупает вольную у помещика Г.В. Рюмина на отца, Василия Фёдоровича, себя и своих 4 сыновей (пятого удалось выкупить много позже и за баснословные деньги). А через три года он купил всё у того же Рюмина пустошь Плёсы (Покровский уезд Владимирской губернии), это был участок земли на правом берегу Клязьмы, где в 1830 году появились уже две фабрики Морозова: товароотделочная и красильная. А немного ранее, в 1825 году, фабрика ручного ткачества, вырабатывавшая цветные узорчатые ткани, открылась в Москве. В 1844 году в Зуеве начала работать суконная фабрика и в 1846-м создано бумагопрядильное и механическое ткацкое производство в Никольском. По настоящему удивительно то, что вышедший из старообрядчества крепостной понял, что для развития его дела необходимо принять все достижения новейшей иностранной техники. По его обращению английская фирма «Де Джерси» оснастила оборудованием новую фабрику Морозова в Никольском. Так на фабрике появились английские инженеры, а в Орехово-Зуеве улица Англичанская, где промышленник выстроил для них дома.
У Саввы Васильевича было 5 сыновей: Елисей, Захар, Абрам, Иван и Тимофей и четверо из них стали продолжателями дела отца. В Москве Морозовы обосновались с середины 30-х годов 19 века. А к 1860-му году Морозов имел уже огромный участок земли (3860 кв. саженей), где было 11 каменных строений, включая четырёхэтажный жилой дом, ткацкую фабрику, красильни, сушильни, дом для приказчиков, контору и прочие хозяйственные постройки. Имел он и два дома по главной Николоямской улице (первый принадлежал Морозовым до 1917 г., второй – ныне памятник архитектуры 18-19вв.).
Умер Савва Васильевич 15.12.1860 года. Его верная подруга жизни 63 года поддерживавшая начинания мужа, ушла из жизни вслед за ним 18 января 1861 года.
Тимофей Саввич и Мария Фёдоровна.
Главным руководителем семейного дела стал сын Тимофей, с 12 лет начавший трудовую деятельность на предприятиях отца. Он и внешне был очень похож на отца: красивое русское лицо с умными светлыми глазами, тёмно-русые, слегка вьющиеся волосы, аккуратно подстриженная бородка, коренастый, ладно сложенный, активный по натуре. Он «соединял в себе искреннюю религиозность и приверженность к «старинке» с коммерческим гением уже совсем европейского типа».
8.11.1846 года 23-летний Тимофей Саввич вступил в брак с купеческой дочерью Марией Фёдоровной Симоновой, отец которой Фёдор Семёнович Симонов уже в середине 40-х годов 19 века считался одним из крупнейших московских фабрикантов. Жили Симоновы по-европейски: имели прислугу и своего повара. В доме была хорошая библиотека и 16-летняя Маша умела читать и писать и знала французский. И попав в семью Морозовых, где жили просто, сохраняя типичные черты крестьянского дома, Марии Фёдоровне непросто было привыкнуть к новому образу жизни. Но за три года она привыкла к мужу, полюбила его, а он начал делиться с ней своими мыслями и посвящать в свои дела. В семье Тимофея Саввича и Марии Фёдоровны родилось 9 детей, но в живых осталось 6: Анна, Алевтина, Александра, Юлия, Савва и Сергей. Дети Морозовых выросли в двухэтажном доме с мезонином на перекрёстке трёх переулков Большого Трёхсвятительского, Подкопаевского и Хохловского. Дом летом утопал в зелени, в приусадебном саду росли редкие породы деревьев и кустарников. Семья жила дружно, детей никогда не наказывали, они не только не знали, что такое «угол», но не слышали даже угроз со стороны родителей. Савва Тимофеевич так рассказывал о своём отце: у Тимофея Саввича «было три степени раздражения. С близкими всегда «душенька». С подчинёнными «душенька» переходило в «чудак», «чудак» менялся незаметно на «дурак», а «дурак» переходил в «турка». Далее «турка» обыкновенно не шло. Это был уже верх раздражения!» В хозяйство и образование детей Тимофей Саввич почти никогда не вмешивался, доверяя это жене. Девочки получили классическое образование, с мальчиками занимался гувернёр Евгений Александрович. В начале 70-х годов в доме Морозовых появился молодой, только начинающий педагогическую карьеру историк (как вы думаете кто это был?) – Василий Осипович Ключевский. А другой выдающийся историк – Сергей Михайлович Соловьёв – был шафером жених на свадьбе старшей дочери Анны. Дети с нетерпением ждали уроков истории. В доме была хорошая библиотека. Юлия и Серёжа любили Тургенева, Гончарова, Савва – Достоевского, Некрасова и Пушкина. Мария Фёдоровна часто водила детей в Императорские Большой и Малый театры, ездила с ними на симфонические концерты. Нежнее, чем с другими, мать была с часто болеющим Серёжей, с Саввой у неё были «непонимания» из-за его упрямства и отрицания того, что родители считали «святым». Но он зато был любимцем отца. «Даже глаза его (Тимофея Саввича) теплели, когда он смотрел на Савву. Да и я, — вспоминает Юлия Тимофеевна, — выделяла Савву из всех, он был необыкновенный и по своей какой-то внутренней силе и по юмору, который так ему шёл, и, главное, это был человек слова. Даже когда он был совсем маленьким, ему можно было доверить секрет… »
Сам же Савва Тимофеевич так говорил о своём детстве: «…Детство у меня было скучное: всё книги да книги. Воспитывали нас по уставу древнего благочиния и за плохие успехи в английском языке драли старообрядцеской лестовкой. А лестовкой-то больнее, чем простым ремнём: она с рубчиками. После порки нянька мазала задницу елеем и заставляла молиться Пантелеймону-целителю, чтобы скорее заживало…»
В 70-е годы морозовский особняк на Трёхсвятском стал особенно притягательным местом для московской купеческой молодёжи. На вечера здесь собирались большие компании, устраивались спектакли, шумные маскарады, благотворительные базары и музыкальные концерты. Атмосфера веселья и тёплого дружелюбия притягивала в этот гостеприимный дом. Организатором и руководителем была матушка Мария Фёдоровна, строго следившая за порядком и благопристойностью.
Тимофей Саввич был всегда очень занят и все к этому привыкли. Помимо семейного дела его интересовали издательское, банковское и железнодорожное дело. Многогранной была и его общественно-политическая деятельность. В 1866-м году его избрали гласным городской думы, с 1868-го, в течение 10-ти лет, возглавлял Московский биржевой комитет, был председателем московского отделения «Общества для содействия русской промышленности и торговле». Деятельность его на этом поприще получила высокую оценку – Морозов был удостоен почётного звания мануфактур-советника, в 1882 г. его наградили орденом Святой Анны II степени «За особые труды по Всероссийской промышленно-художественной выставке в Москве 1822 года». А незадолго до смерти, в 1889 году, представили к получению чина действительного статского советника, от которого Тимофей Саввич отказался.
Интересный факт. В годы русско-турецкой войны 1877-1878 гг. на Никольской мануфактуре шилось солдатское белье и полушубки из овчины, изготовлялись бинты и вата для русской армии – безвозмездно. Мария Фёдоровна организовала Комитет для оказания помощи семьям убитых и раненых офицеров. А на нужды балканских славян Тимофей Саввич пожертвовал более 5000 рублей.
Благотворительность всегда была семейной традицией Морозовых. Причём по масштабам благотворительности Мария Фёдоровна во многом превзошла мужа. Она «единственная среди русских купчих была награждена Мариинским знаком отличия за 25 лет беспорочной службы в благотворительных заведениях». Способность жертвовать своим ради общего блага унаследовали и дети Тимофея Саввича и Марии Фёдоровны.
10.10.1889 г. на своей даче в Мисхоре умер Тимофей Саввич в возрасте 66 лет. И Мария Фёдоровна возглавила многочисленное семейство, в котором одних только внуков насчитывалось около 30. «Это была женщина очень властная, с ясным умом, большим житейским тактом и самостоятельными взглядами. Подлинная глава семьи», — писал о ней П.А. Бурышкин.
Всегда будучи сдержанной, с возрастом Мария Фёдоровна стала особенно строгой. Единственным доверенным лицом её стала Юлия Тимофеевна. Кстати, именно воспоминания Юлии Тимофеевны поставили под сомнение распространившуюся версию о том, что Мария Фёдоровна будто бы недолюбливала своего старшего сына, что впоследствии объявила его сумасшедшим и даже собиралась учредить над ним опеку.
Умерла же Мария Фёдоровна на 84-м году жизни, 18 июня 1911 года. В день её похорон множество народу пришло проститься с этой неординарной женщиной, среди них много было тех, кому Мария Фёдоровна помогла в своё время. Своим наследством (30 миллионов рублей!!!) она распорядилась как достойная мать и бабушка: никого не забыла и не обидела. Духовник Морозовой священник Елисей Мелихов сказал, пожалуй, самые красивые и верные слова: «… венки, как трава, скоро завянут, венок же, который она сплела себе из неувядаемых цветов добрых дел, не завянет вовеки веков».
Юность Саввы Морозова.
Тимофей Саввич Морозов понимая необходимость хорошего образования для своих сыновей определи их в привилегированную Москвскую 4-ю гимназию. Порядки здесь царили суровые: с 9 утра до 2.30 пополудни – уроки по 55 мин. После третьего урока – отдых и завтрак. Для провинившихся – задержка в классах на 1-2 часа для выполнения заданий или оставление на ближайшее воскресенье в гимназии. Для заядлых нарушителей – карцер – полутемный чулан под лестницей с одной скамьёй, но на ночь в нём никогда не оставляли. Но Савву это обошло стороной, за 6 лет в гимназии «поведение его было отличное, исправность в посещении и приготовлении уроков, а так же в исполнении письменных работ постоянная, прилежание весьма хорошее, любознательность ко всем вообще предметам одинаковая».
Славилась гимназия и своими педагогами и своим патриотическим верноподданническим духом.
Один пример. По случаю вступления России в войну с Турцией (1877-78) преподаватели приняли участие в общественной подписке на стипендии для детей погибших воинов. Их примеру последовали и ученики, собравшие свыше 300 рублей. Это было первое пожертвование в жизни Саввы и Сергея Морозовых.
Вспоминает подруга детства Мария Александровна Гарелина (в девичестве Крестовникова): «Они были совсем разные, эти братья. Страстный по натуре, полный юмора и неожиданностей в поступках Савва и нежный, красивый, похожий на девочку Серёжа, вечно стесняющийся чего-то и полностью доверяющий брату при решении всех вопросов. И в тоже время мальчики были очень близки. Савва всегда опекал Серёжу, а Серёжа с обожанием смотрел на брата, в котором всегда была его поддержка». Маша Крестовникова стала, по-видимому, первой любовью Саввы.
В 1881 году оба брата поступили в Московский университет: Савва – на физмат, Сергей – на юрфак. Выбор они сделали самостоятельно, Тимофей Саввич не вмешивался. На естественном отделении физмата основным предметом была так любимая Саввой химия. И изучали её не по учебникам, а на практике. И полученные знания нашли конкретное воплощение в его предпринимательской деятельности.
17 декабря 1884 года Савва Морозов получает аттестат об окончании Императорского Московского университета.
Интересный факт. Среди товарищей Морозова в университете был и сын графа Л.Н. Толстого Сергей, любивший лошадей, собак, охоту и рыбалку, увлекавшийся гимнастикой – одним словом у них с Саввой было много общего, поэтому их дружба сохранилась надолго. В 1889 году они вместе побывали на Всемирной выставке в Париже, об этой поездке написала в своих воспоминаниях Татьяна Львовна Сухотина-Толстая. А вот что сам Савва Морозов вспоминал о годах учёбы в университете: «В университете увлекался химией, а чаще всего с однокашниками – Сергеем Толстым, сыном Льва Николаевича, и с Олсуфьевым – резались в карту, а то ездили в Грузины, к цыганам. Была там одна цыганка Катюша. Огонь! Толстого она называла простоквашей, а меня почему-то подпругой. Разве я похож?»
Зинаида Григорьевна.
Савва Тимофеевич Морозов был незаурядной личностью и многое в его жизни складывалось по-особому, в том числе и женитьба, ставшая своеобразным вызовом обществу.
Знакомство Саввы Тимофеевича с Зинаидой (по церковному Зиновией) Григорьевной Зиминой состоялось в день её венчания с Сергеем Викуловичем Морозовым, племянником Саввы. Муж был старше 17-летней невесты на 7 лет, он был красивым статным молодым человеком, отзывчивым, но вместе с тем безалаберным, увлекающимся азартными играми и скачками. Как вспоминала Зинаида Григорьевна, он её очень любил, но говорил «я тебе не пара». Она же скорее испытывала к нему чувство дружеской приязни. И вскоре в Орехово-Зуеве заговорили о новом увлечении Саввы Тимофеевича. Когда слух дошел до матушки, Марии Фёдоровны, она вызвала Савву на разговор, но тот упорно молчал и продолжал встречаться с Зинаидой. Савва настаивал и вскоре Зинаида решилась подать на развод, который состоялся в январе 1887 года. А уже весной 1888 года они стали встречаться открыто.
Обе семьи Морозовых и Зиминых были старообрядческими и для обеих развод и последовавшая женитьба были позором. Для родителей Саввы, и до того выступавших против связи с «разводкой», эта новость была «как гром среди ясного неба». Женитьба на разведённой у старообрядцев считалась «грехом и позором», бросавшим тень не только на новобрачных, но и их родственников. Со слов Зинаиды Григорьевны: «Когда разъехались мы с Сергеем да пошла я по второму разу под венец… сказал родитель: «Мне бы, дочка, легче в гробу тебя видеть, чем такой позор терпеть»». Мария Фёдоровна встретила новость словами, которые Савва вспоминал потом с «обидой»: «Да уж порадовал ты меня, Саввушка. Первый жених на Москве, а кого в дом привел… Что бесприданница твоя Зиновия — ещё полбеды, разводка — вот что плохо».
Бракосочетание 26-летнего жениха и 21-летней невесты состоялось 24 июня 1888 года. В качестве подарка Савва Тимофеевич приобрёл дом на Большой Никитской на имя Зинаиды Григорьевны, где молодые проживали отдельно от родителей. Почувствовав, что в новом круге общения ей не хватает образования, Зинаида Григорьевна окружила себя учителями французского и английского и очень быстро, благодаря природным способностям, превратилась в достаточно образованную женщину. Современники так отзывались о характере Зинаиды Григорьевны: «Присущее ей чувство юмора, чувство русского эмоционального восприятия жизни, уверенность в своей правоте и небоязнь сказать прямо в глаза человеку то, что она о нём думает, сохраняя при этом добрые с ним отношения, её жажда жизни делали её необыкновенной». Красавицей она не была, но умение подать себя и природное обаяние делали её притягательной для мужчин. Ей нравилось «выходить в свет», участвовать в многолюдных мероприятиях — балах, приемах, благотворительных концертах, причём стремление быть первой не раз ставило её мужа в неловкое положение. Так в 1896 году во время Нижегородской Всероссийской выставки, которую посетила императорская чета, шлейф Зинаиды Григорьевны оказался длиннее, чем у императрицы Александры Федоровны, что являлось серьезным нарушением этикета.
15 ноября 1888 года в семье Зинаиды и Саввы появился первенец, названный в честь деда Тимофеем. Всего же у Морозовых было 4 детей: сыновья Тимофей и Савва и дочери Мария и Елена.
Для любимой жены Савва не жалел никаких денег и когда для разросшейся семьи прежний дом стал мал он купил участок земли с домом на Спиридоновке. Приглашённый им молодой и только начинающий карьеру архитектора Федор Шехтель (ставший другом и участником последующих строительных начинаний Морозова) построил дом, ошеломивший москвичей своим великолепием и необычайностью форм. Помогал ему в работе над этим новаторским проектом Михаил Врубель. Дом и сегодня украшает Спиридоновку и является спецособняком МИДа, где проводятся важные встречи и приёмы. Кроме того, считается, что именно этот особняк послужил прообразом дома Маргариты из бессмертного произведения Михаила Булгакова.
Постепенно несходство характеров стало сказываться на отношениях супругов. Стремящаяся блистать Зинаида Григорьевна и нуждающийся в покое Савва Тимофеевич всё больше отдалялись друг от друга.
Савва Тимофеевич фабрикант.
После смерти Тимофея Саввича хозяйкой на мануфактуре (так же как и в семье) стала Мария Фёдоровна. Она изменила структуру управления, введя коллегиальность, распределив обязанности между тремя директорами: опытным бухгалтером И.А. Колесниковым, снабженцем А.А. Назаровым и 27-летним Саввой Тимофеевичем, на долю которого выпал едва ли не самый сложный и ответственный участок на Никольской мануфактуре – должность технического директора. Он занимался вопросами технического оснащения, контролем качества продукции, а так же заведовал конторами фабрик, механическими мастерскими и химическим производством. Но и это не всё – он занимался социальными вопросами – возглавлял санитарный совет и квартирный отдел. Мария Фёдоровна оказала ему самую высокую степень доверия и Савва Тимофеевич стал самым молодым и энергичным директором правления.
В течение 18 лет следовал он требованиям технического прогресса. Ещё при деде, Савве Васильевиче, Никольская мануфактура была «образцовой» с точки зрения технического оснащения и техническое совершенство стало морозовским принципом. Савва провёл крупную техническую модернизацию, продолжавшуюся 10 лет. Были построены новые фабрики со светлыми и просторными корпусами, оснащённые новейшим оборудованием. Всего в период с 1890-го по 1902 гг. на расширение и развитие предприятия Савва потратил свыше 7,5 млн. руб., всего за 6 лет (1898-1904гг.) в Никольском выстроено новых зданий на 3,5 млн. руб. Для сравнения – уникальное произведение архитектуры Морозовский особняк на Спиридоновке стоил 600 тыс. руб. В 1902 – 1904 гг. С.Т. Морозов начал строительство центральной электрической станции, сам руководил работами. В это же время он произвёл замену устаревших слабосильных паровых двигателей на новые машины – их стало меньше, но мощнее. Не всякая текстильная фабрика могла себе позволить подобную роскошь. Отлично справлялся Савва Тимофеевич и с обязанностями химика-технолога: «Я ведь специалист по краскам», — любил говорить он.
Каждое появление Саввы Тимофеевича на фабрике вызывало всеобщее оживление. Там он чувствовал себя свободно, в своей стихии: «… пробовал прочность пряжи, засовывал руку в самую гущу шестерёнок и вынимал её оттуда невредимой, учил подростков, как надо присучивать оборвавшуюся нитку. Он знал здесь каждый винтик, каждое движение рычагов. К нему подходили инженеры, мастера, рабочие, о чём-то его спрашивали неслышными сквозь стук голосами; он отдавал какие-то распоряжения, писал записки, указывал куда-то руками».
13 апреля 1897 года деловая карьера Саввы Тимофеевича ознаменовалась важным событием. Император Николай II «всемилостивейше соизволил объявить высочайшую его императорского величества благодарность за труды по совершенствованию и развитию производства хлопчатобумажных изделий при совмещении всех операций, начиная с прядения хлопка до окончательной отделки изготавливаемых тканей».
Как уже было отмечено в круг обязанностей Саввы Морозова входили и вопросы социальной политики. Постоянное внимание к жизни рабочих, знание их нужд долгое время позволяло сохранять на производстве спокойную обстановку.
Савва Морозов и театр. Чехов.
На кого Савва Морозов был похож в жизни трудно сказать. У себя на Спиридоновке в присутствии сиятельных гостей жены играл роль чудаковатого купца; министром-капиталистом смотрелся в главной конторе фирмы; лирическим рассказчиком был на отдыхе; на строительстве Художественного театра выглядел простым тружеником-мастеровым, а на фабрике, в засаленной куртке, картузе и охотничьих сапогах он был похож на «изобретателя из слесарей: руки в смазочном масле, глаза жмурились от удовольствия, монгольские скулы лоснились от пота». Но для деловых визитов и официальных мероприятий Савва Второй выглядел франтом – облачался в тройку, сшитую столичным портным французом Делоном. Выбирая галстук, один из доброй сотни, бросал иные на пол, наставительно замечая камердинеру: «Сей хлам, Ферапонт, пора изъять из употребления».
«Ситцевый» фабрикант не только обладал даром перевоплощения. Он любил театр и помогал театру, вложив немалые деньги – около полумиллиона рублей – в создание Московского Художественного Общедоступного театра, задуманного К.С. Станиславским и В.И. Немировичем-Данченко. Он стал самым крупным пайщиком товарищества для создания театра: «Савва Морозов принёс не только материальную обеспеченность, но и труд, и бодрость, и доверие». Найдя подходящее помещение в Камергерском переулке Сава Тимофеевич, призвав своего друга Шехтеля, взялся за масштабную реконструкцию здания. Работа шла споро и уже в октябре 1902 года театр открылся для зрителей. «Вкус и простота подали друг другу руки и, призвав на подмогу подлинную щедрость мецената, сотворили шедевр», — так писала газета «Курьер».
Любовь к театру, бескорыстное служение ему, хотя и в разных ипостасях, сблизило Морозова с Чеховым. Морозов заложил материальную основу театра, Чехов же духовно наполнил его своими уникальными пьесами. А.П. Чехов, которого в человеческой натуре привлекали здравый ум, прямодушие, отсутствие всякого позёрства, нашёл все это в полной мере в личности Саввы Тимофеевича. Разумеется, не всё было гладко в отношениях Чехова и Морозова, были недоразумения, столкновения мнений. Чехову было не по душе, что Савва слишком активно вторгается в творческую «кухню» театра при постановке «Вишневого сада»: «Морозов – хороший человек, но не следует подпускать его близко к существу дела. Об игре, о пьесах, об актёрах он может судить как публика, а не как хозяин или режиссёр», — писал Чехов жене, актрисе Ольге Книппер-Чеховой.
И всё же неизменными оставались взаимное уважение и доверительность в отношениях Морозова и Чехова. Об этом говорит дружба между их семьями, посещение Чеховыми имений Морозова, в частности усадьбы Покровское-Рубцово (ныне пос. Пионерский, рядом с Истрой). Чудесная природа, речка Малая Истра, на которой была рыбалка (а Чехов был заядлый рыболов), лес, полный грибов, — всё это, конечно, привлекало Антона Павловича. Но главным всё же было исключительное радушие хозяев усадьбы. Очень радовались приездам Чехова дети Морозовых, с удовольствием слушали его рассказы. «Белый грибок», так он называл мою дочь Елену», — вспоминала Зинаида Григорьевна. Когда врачи запретили Чехову жить зимой в Ялте, Морозовы взялись помогать подыскать зимнюю дачу рядом с собой. Но это никак не получалось, тогда Морозов решил подарить Чехову свою любимую дачу, построенную Шехтелем на Киржаче. Но следующим летом Чехова не стало.
Надо сказать, что не только Чехову не нравилось активное вмешательство Морозова, постепенно, шаг за шагом намечался раскол в труппе. Болезненно самолюбивый Немирович-Данченко в своём письме Чехову делит театр на две группы, выражая недовольство ролью в нём «ситцевого фабриканта». Станиславский, поддерживавший Морозова устал мирить этих двух людей. Противоборство сторон закончилось письмом Морозова труппе театра: «Милостивые Государыни и милостивые Государи. Глубоко тронут вашим письмом. Все мои старания помешать театру катиться под гору и спуститься до его теперешнего уровня были тщетны. Я считал и считаю сейчас, что дальнейшее участие моё в делах тетра, при наличном составе лиц, управляющих им, совершенно бесполезно, и я с горечью ухожу из того дела, которое когда-то любил. От души желаю лучшей части пайщиков поднять вновь театр до высоты, достойной тех хороших побуждений, с которыми работали лучшие его участники, и сберечь то огромное богатство, которым обладает театр, в лице его талантливого творца – Константина Сергеевича Станиславского.»
Прошли годы. В 1928 году театр праздновал 30-летие. Константин Сергеевич Станиславский произносил благодарственную речь, где он должен был всячески превозносить советское правительство и лично тов. Сталина, Рыкова, Енукидзе и низко поклониться перед ложей. Он согласился на это с оговоркой добавить к официальному тексту несколько слов от себя: «В этот день, — сказал Константин Сергеевич, — день нашего юбилея, я не могу не обратиться мысленно к памяти человека, которому театр обязан тем, что он не закрыл свои двери задолго до прихода советской власти. Мысли мои обращаются к нашему другу, к нашему спасителю в те чёрные дни – Савве Тимофеевичу Морозову. Его светлую память я прошу всех почтить вставанием!» Это было сказано с таким огнём и с таким темпераментом, что весь зал, включая товарища Сталина и иже с ним – встал как один человек… Только Станиславский мог себе позволить что-нибудь подобное, только ему одному это могло пройти безнаказанно!
Трагедия на Ривьере.
Не зря говорила матушка Мария Фёдоровна: «Горяч ты, Саввушка! Дай тебе размахнуться во всю ширь нашей морозовской натуры и увлечься каким-нибудь модным новшеством, да ещё модными ныне ненадёжными людьми, ты ведь фирму деда под откос эдак пустить можешь… Да не будь ты сумасшедшим, подумай, с кем ты связался!… у него в доме Горький бывает, писатель… а мысли у него, этого писаки, страшные».
Как чуяло материнское сердце, увлёкся её Саввушка революционными идеями, не обошёл своей благотворительностью и это новшество. А способствовало этому увлечение актрисой МХТа Андреевой, которое вскоре переросло в любовь и никакие препятствия не могли остановить его в желании быть рядом с ней. Наступил конец семейному счастью Саввы, женившегося на Зинаиде Григорьевне по страстной любви. Но новая любовь не принесла ему счастья. Мария Фёдоровна никогда не любила его, отводя ему роль преданного друга и… кошелька. В 1904 году Мария Фёдоровна стала активным членом РСДРП, получив кличку «Феномен». Все деньги на помощь политическим заключённым и ссыльным, для нужд партии, на создание газет «Искра», «Новая жизнь» и «Борьба» шли от Морозова, который не мог отказать Андреевой ни в одной просьбе. Он же спас Н.Э. Баумана, скрывая его в своём имении Покровское-Рубцово. Итак, Морозов оказывал материальную помощь социал-демократам через М.Ф. Андрееву. В её же доме он познакомился с М. Горьким, о котором с такой нелюбовью говорила матушка. Здесь же заметил и увлечение Горького Андреевой, переросшее в длительный роман.
Тяжело переживая потерю любимой женщины, продолжая любить её, Морозов попытался вернуться к жене и та пошла ему на встречу ради сохранения семьи. Но, как известно, разбитую чашку не склеить.
Осень 1904 – весна 1905 стали периодом горьких потерь, разочарований и крушения иллюзий. Разрыв с МХТом – первая тяжёлая потеря. В 1905 году трагические события спрессовались в четыре месяца – 9 января – расстрел демонстрации, невольным свидетелем которого стал Савва Морозов, затем забастовка с трагической же развязкой на Никольской мануфактуре – семейном предприятии, основе морозовских основ.
Все эти события вымотали Савву Тимофеевича, стремившегося уладить все проблемы, до крайнего нервного переутомления. Именно тогда по Москве поползли слухи о психическом нездоровье Морозова, что было неправдой.
Чтобы оторвать Савву Тимофеевича от всех внешних раздражителей и посещений нежелательных гостей (накануне отъезда Савва «рассорился» с Горьким) 17 апреля 1905 года чета Морозовых в сопровождении доктора Селивановского уезжает в заграничное путешествие по маршруту Берлин-Париж-Виши-Канны. Но революционеры, требовавшие «взносов» так и не оставили их в покое. Последний визит «товарища» Л.Б. Красина состоялся за два дня до трагедии.
13 мая 1905 года в 4 часа пополудни в Каннах на 4-ом году жизни скончался Савва Тимофеевич Морозов. Смерть наступила «вследствие ранения, проникшего глубоко в левое легкое из сердца». На месте трагедии обнаружена записка «В моей смерти прошу никого не вините», ни подписи, ни даты.
На помощь убитой горем Зинаиде Григорьевна приехал сын старшей сестры Саввы Анны Тимофеевны Александр Карпов. Он и доставил в Москву гроб с телом.
29 мая при большом стечении народа на Рогожском кладбище состоялись похороны, по старообрядческому обычаю никто речей не произносил. Траурная церемония закончилась обедом на 900 персон.
Внезапная кончина С.Т. Морозова потрясла многих, ведь его знали как человека жизнерадостного и пышущего здоровьем. Версий о загадочной смерти было несколько: 1) совершил самоубийство, доведённый до отчаянного положения родственниками, грозившими объявить его безумцем (большевики); 2) потомки придерживались версии убийства большевиками. И, наконец, официальная – Савва Морозов покончил жизнь самоубийством в результате шантажа со стороны революционеров (непопулярна в советское время с классовых позиций).
Савва Тимофеевич умер в расцвете лет, когда ему было 43 года. Символом искренней любви, глубокого уважения к нему и доброй памяти стала икона Саввы Стратилата, созданная на деньги работников Никольской мануфактуры в церкви Рождества Богородицы села Нестерова близ Орехова-Зуева. На латунной плите внизу иконы вбита надпись: «Сия святая икона сооружена служащими и рабочими в вечное воспоминание безвременно скончавшегося 13 мая 1905 года незабвенного директора Правления, заведовавшего фабриками Товарищества Саввы Тимофеевича Морозова, неустанного стремящегося к улучшению быта трудящегося люда».
Список использованных источников:
- Кузьмичев, А. Русские миллионщики. Семейные хроники [Текст] / А. Кузьмичев, Р. Петров .- М.: Школа-Пресс, 1993 .- 128 с., фот.- (Российское предпринимательство; Кн.1)
- Морозова, Т.П. Савва Морозов / Т.П. Морозова, И.В. Поткина .- 203 с., [4 л. ил.] .- (России известные имена)
Вероника Каморная,
ведущий библиотекарь отдела обслуживания читателей