К 150-летию великого художника.
Исаак Левитан и Истринский край.
Часть 1
Имя великого русского художника Левитана давно уже стало символом поэтического русского пейзажа. Эту поэзию, особую подкупающую прелесть природы среднерусской полосы художник находил и на берегах Истры.
Имя великого русского художника Левитана давно уже стало символом поэтического русского пейзажа. Эту поэзию, какую-то особую подкупающую прелесть природы среднерусской полосы художник находил и на берегах Истры.
Как протекали те дни, недели Левитана на нашей земле, какова их предистория? Прежде чем рассказать об этом, хочется привести слова известного художника М. В. Нестерова о сути творчества И. И. Левитана: «Левитан показал нам то скромное и сокровенное, что таится в каждом русском пейзаже, — его душу, его очарование».
Исаак Ильич Левитан родился 18 (30) августа 1860 года на западной окраине России в бедной, но образованной еврейской семье. Бедность вынудила отца художника, раввина, отказаться от пути религиозного служения. Ему пришлось сменить множество работ, чтобы обеспечить семье хотя бы относительный достаток.
В самом конце 1860-х годов он перевозит семью в Москву, чтобы у детей была возможность получить достойное образование (кроме Исаака в семье было еще две дочери и сын).
В 1873 году Левитан поступил в Московское училище живописи, ваяния и зодчества, где его учителями были крупнейшие художники-передвижники В. Г. Перов, А. К. Саврасов, В. Д. Поленов. Оценив незаурядные способности вечно нуждавшегося ученика, Саврасов, опираясь на поддержку Перова, стремился материально хоть как-то облегчить положение Левитана. А положение действительно было крайне тяжелым. В 1875 году умерла мать будущего художника, два года спустя дети лишились и отца, им пришлось вести почти нищенский, бездомный образ жизни. Левитану случалось ночевать на чердаках или, прячась от служителей, в классных комнатах училища, нередко приходилось и голодать. Словом, юношей он прошел через нищету, страдания и унижения, в том числе унижения его как еврея. В 1879 году Исаак Левитан был вынужден покинуть Москву в связи с тем, что после покушения на Александра II народовольца Соловьева царская администрация возложила вину за эту акцию на евреев и начала кампанию их выселения из «первопрестольной». Некоторое время Левитан и семья сестры жили под Москвой.
Надо сказать, и позже, будучи уже известным художником, Левитан испытал немало неприятностей из-за своего еврейства.
Впоследствии он писал родственникам: «Не надо очень розово представлять себе перспективу изучения живописи […] Сколько усилий, трудов, горя, пока выбился на дорогу».
Кстати сказать, столь характерные для Левитана эмоциональные срывы, крайняя неуравновешенность, — не только от природной впечатлительности, нервности, но и от тех тяжелейших испытаний, душевных травм, которые пришлось ему вынести.
Ученичество же Левитана в целом можно назвать весьма успешным. Он не только обнаружил огромные способности к живописи, но и сумел уже в училище сказать новое слово в русском пейзаже. Не случайно выдающийся коллекционер П. М. Третьяков, посетивший одну из ученических выставок, приобрел картину Исаака Левитана «Осенний день. Сокольники» для своего собрания картинной галереи. В юном художнике Третьяков разглядел будущего мастера «пейзажа настроения».
В стенах Училища живописи, ваяния и зодчества близкими товарищами Левитана стали Федор Шехтель — будущий гений русского модерна — и Николай Чехов – одаренный, но до конца не реализовавший себя художник. Интересно, что фигура женщины, идущей по аллее, в картине Левитана «Осенний день. Сокольники» была написана Николаем Чеховым (в свою очередь, на созданной Чеховым картине «Въезд Мессалины в Рим» небо – левитановское).
Впрочем, общение было не только в стенах училища — Николай Чехов и Исаак Левитан, по причине скудости средств к существованию, снимали комнаты в дешевых захудалых гостиницах. В молодой дружеской компании художников и их друзей в меблированных комнатах не один раз бывал брат Николая — Антон Чехов. Здесь и познакомились Левитан и Чехов. Так было положено начало дружбе будущего великого художника и великого писателя.
Тогда же Левитан, Николай и Антон Чеховы, в поисках места заработка, сотрудничают в иллюстрированном журнале «Москва». Но это не было изменой себе, своему таланту. Даже в тяжелых условиях, которые могли, казалось бы, направить Левитана по пути наименьшего сопротивления, его не коснулась участь многих, даже талантливых, художников, которые начинали трафаретно повторять себя, угождая невзыскательным вкусам публики, Левитан был органически чужд всякой халтуре.
Часть 2
Фото: И. И. Левитан
С весны 1885 года — новая страница творчества Левитана — истринская. Начнется она с деревеньки Максимовка.
Весной 1884 года Исаак Левитан заканчивает Московское училище живописи, ваяния и зодчества и едет в Саввинскую слободу под Звенигородом, где работает на этюдах вместе с другими живописцами.
Природу художник любил восторженно. Он благодарен ей был еще и за то, что она могла дать ему душевное спокойствие, в котором Левитан, с его перепадами настроения, приступами тоски и неудовлетворенности собой, так нуждался (увы, в его жизни были попытки самоубийства…). Он мог неделями пропадать в лесу, подолгу созерцать особую жизнь природы, открывающуюся внимательному взгляду. По-видимому, он обладал какой-то особой тонкостью психофизиологической организации – чрезвычайной отзывчивостью на «токи» природы. Родственники живописца вспоминали, что с ранних лет он любил бродить по полям и лесам, подолгу созерцать «какой-нибудь закат», а когда наступала весна, «совершенно преображался и суетился, волновался, его тянуло за город».
Его существом владело страстное желание «воспламенить» людей любовью к красоте мира, приблизить их души к «норме» — светлой мере бытия, которую несет в себе природа. Левитан остро чувствовал и стремился выразить на холсте – его же словами — «божественное нечто, разлитое во всем, но что не всякий видит, что даже и назвать нельзя, так как оно не поддается разуму и анализу, а постигается любовью».
В результате поистине вдохновенной работы в эти летние месяцы 1884 года появляется целый цикл картин, посвященных звенигородской природе.
В это же время, в середине июля, совсем недалеко — в 2-3 верстах от Левитана – в Звенигороде обитает прибывший из Воскресенска (наша сегодняшняя Истра) Антон Чехов. Он заменяет в звенигородской больнице земского врача. Правда, недолго – две недели, но, по-видимому, это не помешает Левитану и Чехову встретиться – для обоих встреча была желанна.. И действительно, к тому времени Левитан стал своим человеком в семье Чеховых. Сестра Чехова – Мария Павловна вспоминала: «Левитан стал постоянно бывать у нас и сделался для нашей семьи близким человеком».
Вполне вероятно, что при встрече Антон Павлович поделится с Левитаном, в том числе, и своими воскресенскими впечатлениями о чудесной природе, что по берегам Истры. Скорее всего, не в последнюю очередь это обстоятельство повлияло на решение Исаака Левитана в следующем году направиться на этюды в окрестности Воскресенска.
Итак, с весны 1885 года — новая страница творчества Левитана — истринская.
Начнется она с деревеньки Максимовка. Сюда ранней весной, наслышанный о красоте здешних мест, Левитан приезжает на этюды. Красота здесь и вправду замечательная: со взгорья, на котором расположена Максимовка, открываются живописные дали — леса, луга, долина реки, виден отсюда и Ново-Иерусалимский монастырь.
Но весна 1885 года у Левитана выдалась какой-то особенно нервной. А ведь его картины имеют уже успех на передвижных художественных выставках, ими восторгаются ценители живописи, кое-какой появляется материальный достаток… Вновь Левитана одолевают тревожные, мрачные мысли, ему не сидится на месте – то он в Москве, то объявляет, что едет на Кавказ (правда, оказывается, что был это отнюдь не Кавказ), то снова он в Максимовке. Михаил Павлович Чехов, младший брат Антона, в своих воспоминаниях замечает: «Как известно, на Левитана находили иногда припадки меланхолии. В таких случаях он брал ружье и уходил на неделю или две из дому до тех пор, пока жизненная радость не охватывала его снова».
Правда, на сей раз эта «жизненная радость» недолго его охватывала…
«С беднягой что-то творится недоброе. Психоз какой-то начинается», — читаем мы в одном из майских писем А.П.Чехова.
И далее в продолжение письма: «В конце апреля вернулся откуда-то, но не из Кавказа…Хотел вешаться…Взял я его собой на дачу и теперь прогуливаю… Словно бы легче стало…».
Действительно, «легче стало», причем значительно легче!… Но о какой тут даче идет речь? Конечно, о даче в имении Алексея Сергеевича и Марии Владимировны Киселевых в соседнем Бабкино. Здесь с начала мая почти вся семья Чеховых – в качестве дачников. Волею судеб Левитан и Чеховы оказались соседями.
М.П. Чехов вспоминал: «В верстах трех от нас, по ту сторону реки, на большой Клинской дороге, находилась деревня Максимовка. В ней жил горшечник Василий, горький пьяница, пропивавший буквально все, что имел, и не было времени, когда жена его, Пелагея, не ходила брюхатой. Художник Левитан, приехавший на этюды, поселился у этого горшечника».
Часть 3
Фото: И.И. Левитан
<По словам Антона Чехова, Левитан «чуть не сошел с ума от восторга, от богатства материала» — богатства чудесной природы Бабкино и его окрестностей.
«Перед моими глазами расстилается необыкновенно теплый, ласкающий пейзаж: речка, вдали лес, Сафонтьево…» — делится своими впечатлениями Чехов в одном из писем мая 1885 года. Ну, а теперь в Бабкино обитает и Левитан. По словам Антона Чехова, Левитан «чуть не сошел с ума от восторга, от богатства материала» — богатства чудесной природы Бабкино и его окрестностей.
«За душу хватающих пейзажи» Бабкино, как о них сказал Чехов, будто соединили в себе все очарование подмосковную природы. Её Чехов с тех пор стал называть «левитанистой».
День в Бабкино начинался очень рано. В семь часов Антон Павлович уже сидел за столиком, приспособив для этого ножную швейную машину, и писал. Но чаще опережал всех Левитан, опережал даже самого раннего из ранних: садовник Василий Иванович, выходил до света поглядеть на свою «трапику» и «ботанику», а Исаак Ильич уже спешил по аллее к реке, к прудам или в соседний лес.
Но жесткого распорядка занятий дачников в Бабкино, конечно же, не было. То с раннего утра рыбалка, столь любимая в семье Чеховых, то поход за грибами, орехами. Нередко отправлялись поохотиться в Дарагановский лес. По части охоты главным был Левитан — «ярый охотник», как называл его Антон Чехов. Конечно, охота захватывала его, прежде всего, тем, что она давала чувство особой близости к природе, была для него, словами М.М. Пришвина, «охотой за собственной душой».
Вблизи Дарагановского леса старинное село Полевшина с барской усадьбой, в то время нежилой. Места здесь замечательно красивые. Не раз с лесной тропы сворачивали сюда Левитан и Чехов, чтобы побродить по живописным аллеям парка, заброшенному саду, спуститься к заводям прудов. Конечно, бывали и в примыкающей к усадьбе церкви Казанской иконы Божией Матери. Заходили и в церковную сторожку — когда непогода настигала. Да и просто навестить уже знакомого им сторожа. Заводили с ним разговор о покинутом хозяевами дворянском гнезде…
В этих полевшинских местах Левитан бывал и раньше, еще живя в Максимовке. Покинутость усадьбы приобретала в его глазах ореол романтики, а это так много значило для впечатлительной души Левитана… Здесь он много рисовал, в том числе делал наброски этюдов полевшинской церкви. Примечательно, что в творчестве Левитана прослеживается, если и не пристрастие, то, несомненно, склонность к изображению старинных церквей, колоколен, ветхих деревянных часовенок. А ведь он не был верующим православным христианином! В своем отношении к религии Левитан был близок А. П. Чехову. Одинаково уважительно относясь к различным формам вероисповеданий, он был чужд ортодоксальности в любом из них. Религиозная вера была дорога ему духовными откровениями, идеально нравственными стремлениями к «божественному нечто, разлитому во всем», существование которого он так сильно чувствовал сам.
Несомненно, Бабкино еще больше сблизило Левитан и Чехова. Дружеские отношения их стали подлинно сердечными. В каждодневном непринужденном общении в полной мере раскрывались все нюансы черт характера, все его «закоулки». Но то, что раскрывалось, не отталкивало, а наоборот, сближало — безграничная любовь к природе, родство вкусов, стремление преодолеть прозу и пошлость действительности. Хотя, безусловно, Чехову в гораздо большей степени была присуща рациональность. Кстати сказать, отрезвляющее воздействие Чехова весьма часто требовалось экзальтированному Левитану. С другой стороны, Чехов стремился учиться необыкновенной левитановской чуткости к неуловимым изменениям в жизни природы, к многообразным ее состояниям. Он восхищался способностью Левитана предельно остро видеть природу как явление не только многогранное, но и имеющее душу. Недаром Левитан часто вспоминал Ф. И. Тютчева, сказавшего, что природа «не слепок, не бездушный лик. В ней есть душа, в ней есть свобода, в ней есть любовь, в ней есть язык».
Словом, это было взаимное творческое и человеческое обогащение двух замечательных людей – Левитана и Чехова.
А позже Левитан оценит Чехова как «пейзажиста в литературе»: некоторые из его описаний природы Левитан считал «верхом совершенства».
Часть 4
Фото: И.И. Левитан.
Все так счастливо соединилось в Бабкино… И.И. Левитан: « Я не дождусь минуты увидеть поэтичное Бабкино: о нем все мои мечты». Май 1885 года. Пока еще обитая в Максимовке, большую часть дня Левитан проводит на этюдах в окрестностях деревни. А к вечеру теперь, когда совсем рядом его близкие знакомые, направляется в Бабкино, к Чеховым. Застревал у них до ночной поры, возвращался в свое «горшечное заведение», как шутил Чехов, часто под утро. Левитан стал неизменным участником всех деревенских увеселений Киселевых (владельцев усадьбы) – с их шуточными представлениями, розыгрышами. До прихода Левитана в Бабкино их не начинали. Словом, в полной мере упомянутую «жизненную радость» Чеховы ему вернули…Причем, если уж Левитан в радости, то он ей отдается целиком, без остатка — такова его страстная художнически — эмоциональная натура. Да, безусловно, эта безоглядная эмоциональность, обостренная восприимчивость помогала Левитану творить. Однако, как известно, у медали две стороны…Увы, Левитан мог из-за импульсивности обидеть, даже оскорбить. Так однажды и случилось в Максимовке. О том вспоминали старожилы: очень чем-то обидел он максимовских крестьян. Но тотчас же стал терзаться своей виной, однако выйти к крестьянам… Нет, что-то ему мешало. И тогда он попросил Чехова позвать крестьян. А дальше… Перед собравшимися крестьянами Левитан встал на колени. Но максимовцы на художника зла не таили – он для них был чем-то вроде чудика, немного «не в себе». Пройдет некоторое время, и Левитан переселится в Бабкино (здесь он будет бывать и в последующие два года). Любопытно, как это произошло. М.П. Чехов рассказывает в своих воспоминаниях: «Как-то лил несколько дней подряд дождь, унылый, тоскливый, упорный, как навязчивая идея. Пришла из Максимовки жена горшечника пожаловаться на свои болезни и сообщила, что ее жилец Тесак (Исаак) Ильич захворал… Брату Антону захотелось его повидать. Мы уже отужинали, дождь лил как из ведра, в большой дом (к Киселевым) мы не пошли, и предстоял вечер у себя дома. «А знаете что? — вдруг встрепенулся брат Антон. – Пойдемте сейчас к Левитану!» Мы (Антон Павлович, брат Иван и я) надели большие сапоги, взяли с собой фонарь, несмотря на тьму кромешную, пошли. Спустившись вниз, перешли по лавам через реку, долго шлепали по мокрым лугам, затем по болоту и, наконец, вошли в дремучий дарагановский лес… Но вот и Максимовка. Отыскиваем избу горшечника, которую узнаем по битым вокруг нее черепкам, и, не постучавшись, не окликнув, вламываемся к Левитану и наводим на него фонарь. Левитан вскакивает с постели и направляет на нас револьвер, а затем, узнав нас, он хмурится от света и говорит: «Чёгт знает что такое!…Какие дугаки! Таких еще свет не пгоизводил!…». Мы посидели у него, посмеялись, брат Антон много острил, и благодаря нам развеселился Левитан. А несколько времени спустя он переселился к нам в Бабкино и занял маленький отдельный флигелек. Один из бабкинских обитателей по этому поводу написал стихи: А вот и флигель Левитана, Художник милый там живет, Встает он очень, очень рано, И, вставши, тотчас чай он пьет. Стены флигелька вскоре покрылись рядами живописных этюдов, и всё бабкинское население с восхищением следило за «процессом» … «Бабкино сыграло выдающуюся роль и в художественном развитии творца русского пейзажа И.И. Левитана», — читаем мы в воспоминаниях М.П. Чехова. Разумеется, это утверждение бесспорно и для искусствоведов, исследователей творчества Исаака Левитана. Все так счастливо соединилось для Левитана в Бабкино! Красивая, ласковая природа, радушие и гостеприимство четы Киселевых, удивительная творческая атмосфера, невольно созданная обитателями и гостями Бабкино… А ещё — рядом были близкие по духу, понимающие его, Левитана, Чеховы – «милая Чехия», как называл их художник. Так уж сложилось в жизни Исаака Левитана – всё на эмоциональном, до болезненности, пределе, радость и страдание всегда рядом. Но именно в Бабкино, как, пожалуй, нигде, радости было больше. Радости и – душевного равновесия, когда тебя – со всеми твоими достоинствами и недостатками – понимают. Всё это помогало Левитану творить, совершенствовать не только технику, но и постигать и передавать «сердечный смысл» пейзажей. Потому так притягивало его Бабкино. Как — то, отлучившись в Москву, Левитан вскоре напишет Чехову: «Москва – ад, а люди в ней черти!!!….Я не дождусь минуты увидеть поэтичное Бабкино: о нем все мои мечты».
Часть 5
Фото: И.И. Левитан
Находясь в Италии – великолепной, изумительной Италии, изобилующей всевозможными красотами, Левитан с грустью пишет: «Бог знает, что дал бы, только побывать бы денька два в Бабкино»…
В воспоминаниях Марии Павловны, сестры Чехова, об усадьбе Бабкино есть такая строчка: «А из Воскресенска, из Нового Иерусалима доносился бархатный голос колокола».
Да, к монастырскому колокольному звону прислушивались. Но не только – обитатели Бабкино не раз бывали и в самих монастырских стенах. В первую очередь, Чехов и Левитан. Для больших любителей пеших прогулок и путешествий, каковыми были Левитан и Чехов, каких-нибудь 4 версты не являлись препятствием. Да и все окрестности Бабкина были ими исхожены.
Весьма вероятно, Исаак Левитан побывал и в самом Воскресенске. Думается, Чехов, находясь в Ново-Иерусалимском монастыре, не мог не показать другу городок, где он и его семья обитала в летние месяцы, начиная с 1881 года. Вот церковь Вознесения, а вот, недалеко от нее, здание училища, где преподавал брат Иван …Побродили немного по уютным зеленым улочкам Воскресенска и – обратно, в Бабкино. Кто знает, может быть, в каком-то из пейзажей Левитана есть частичка и нашей Истры?…
Но вернемся к дачной жизни в Бабкино. М.П. Чехова отозвалась о ней так: «Редко в нашей дальнейшей жизни было столько искреннего веселья, юмора, сколько было их в Бабкине». Надо сказать, Чеховы были неистощимыми выдумщиками шуточных представлений, импровизаций и розыгрышей. Тон всему задавал Антон Павлович – «главный режиссер и сценарист». Он вовлек в театральные представления и Левитана – тот оказался неплохим актером! Поистине, в Бабкино царила удивительная атмосфера неподдельной радости, соединенная с преклонением перед тихой прелестью природы. Неслучайно, будучи уже в Италии – великолепной, изумительной Италии, изобилующей всевозможными красотами, Левитан с грустью пишет: «Бог знает, что дал бы, только побывать бы денька два в Бабкино»…
После ужина в главном усадебном доме Киселевых зажигались все лампы. Собирались гости, в том числе московские — певцы, музыканты, актеры.
М.П. Чехова, вспоминала: «Представьте себе теплый летний вечер, красивую усадьбу, стоящую на высоком крутом берегу, внизу реку, за рекой громадный лес, ночную тишину… Из дома через раскрытые окна и двери льются звуки бетховенских сонат, шопеновских ноктюрнов… Киселевы, мы всей семьей, Левитан сидим и слушаем великолепную игру на рояле Елизаветы Алексеевны Ефремовой — гувернантки детей Киселевых… Иногда пел гостивший у Киселевых бывший премьер московского Большого театра тенор М. П. Владиславлев. Пела и сама Мария Владимировна Киселева».
По воспоминаниям современников, Чехов и Левитан были натурами музыкальными. Любимейшим их композитором был П.И. Чайковский. Сохранились свидетельства, что Исаак Левитан хорошо пел романсы и песни на стихи любимых поэтов, едва слышно подыгрывая себе на гитаре.
Дачная жизнь нисколько не отменяла ежедневной литературной работы А.П. Чехова. Но и Левитан был неутомим в работе. И как результат – множество пейзажей, зарисовок, эскизов будущих картин. Из наиболее известных живописных работ — «Река Истра», «К вечеру», «На тяге», «Деревня Максимовка», начата знаменитая картина «Березовая роща».
В бабкинских пейзажах в полной мере проявилась удивительная способность Левитана увидеть и запечатлеть прекрасное в обыденном, прозаичном и лишенном внешнего блеска. Нет, Левитан изображал не «красоты», а красоту природы, которая трогает душу. В этом есть что-то очень русское… В определенном смысле этот еврей был более русским, чем кто бы то ни было из художников того времени.
Вот одна из таких проникновенных картин Исаака Ильича Левитана — «Река Истра»- подарок Чехову. В центре холста плавно течет речка, в ее водах отражается светлое небо. Казалось бы, непритязательный пейзаж — но сколько в нем душевной теплоты, сердечности, лиризма… Эта картина оставалась для Антона Павловича до конца его дней одной из любимейших. С нею он не расставался, где бы ни жил – в Москве, Мелихово, Ялте…
Левитану удалось раскрыть таинственную связь между природой и сокровенной жизнью души человека. Он, вопреки всему, вопреки этому нескладному, негармоничному и часто жестокому миру, свято верил поэтическую сущность бытия.
К словам о поэтической сущности бытия, скорее всего, мы отнесемся иронически. Но –вглядимся: эта поэтическая сущность сквозит в каждой картине Левитана. Нет, он разглядел ее не в потустороннем мире, он разглядел ее здесь, на этой грешной земле. Последуем же художнику и человеку, имя которому – Левитан.
Огромное спасибо за прекрасно подобранный материал о Левитане и Чехове и их пребывании в окрестностях Истры.
Шацкая Надежда