Звоните: +7-498-315-19-81 Пишите: istr_cbs@mosreg.ru Заходите: МО, г. Истра, ул. 9 Гвардейской дивизии, д. 49

Библиотеки Истринской централизованной библиотечной системы

Решаем вместе
Хочется, чтобы библиотека стала лучше? Сообщите, какие нужны изменения и получите ответ о решении

Рождество в русской литературе

Родоначальниками описания Рождества в литературе считаются англичане, среди которых ярко выделяется фигура Чарльза Диккенса. На протяжении четверти века (1843-1867) отдельными рождественскими выпусками выходили его «Рождественские повести».

Но мы сегодня будем говорить о Рождестве в отечественной литературе, в которой европейская традиция рождественского рассказа соединилась с русской фольклорной, что послужило благодатной почвой для создания великолепных произведений.

«Был на свете самый чистый и светлый праздник. Он был воспоминанием о золотом веке, высшей точкой того чувства, которое теперь уже на исходе,— чувства домашнего очага. Праздник Рождества Христова был светел в русских семьях, как елочные свечки, и чист, как смола. На первом плане было большое зеленое дерево и веселые дети; даже взрослые, не умудренные весельем, меньше скучали, ютясь около стен. И все плясало — и дети, и догорающие огоньки свечек»,- вспоминал А. Блок.

Святочный или рождественский рассказ писался к Святкам – периоду от Рождества до Крещения, на который приходился и Новый год. В эти 12 дней было принято собираться и развлекать друг друга историями (сегодня это всё больше делают телевидение и интернет). Обязательным атрибутом рассказа был потусторонний мир, добрые или злые силы помогали увидеть герою свет истины или морочили ему голову, обыгрывался так же и мотив человеческого суеверия.

Все большие или малые писатели так или иначе коснулись этой темы в своём творчестве. Романтики любили изобразить в своих произведениях упырей, русалок и ведьм, с переходом к реализму акцент переместился на человека, его нравственный облик и развлекательную фантастику заменила проповедь христианских добродетелей.

А.А. Бестужев-Марлинский «Страшное гадание».

Так или иначе, мы рассмотрим лишь некоторые произведения из этого обширного списка. И первым будет, пожалуй, Александр Александрович Бестужев-Марлинский, которого в своё время называли «Пушкиным в прозе». Сын Александра Федосеевича Бестужева, издававшего вместе с И.П. Паниным «Санкт-Петербургский журнал», штабс-капитан лейб-гвардии драгунского полка, Бестужев за участие в восстании декабристов (14 декабря 1825 года вывел на Сенатскую площадь солдат Московского полка) был сослан на пожизненную каторгу, заменённую впоследствии 20 годами, в Якутск. Оттуда в 1829 г. солдатом отправлен на Кавказ, где погиб в стычке с горцами в лесу на мысе Адлер. Тело его не было найдено. Он достойно перенёс все свалившиеся на него невзгоды и до конца остался верным сыном своего Отечества и честным человеком.

В рассказе «Страшное гадание» присутствует весь «рождественский набор»: и мороз, и вьюга, и разгул инфернальных сил, и роковая страсть, и смертоубийство. Любопытно, что добрым духом, который служит нравственному исправлению героя, здесь становится нечистый. Сюжет произведения таков: влюблённый в замужнюю женщину молодой офицер пытается покончить со своей роковой любовью и не видеться более с предметом воздыханий, дабы не погубить честь молодой женщины, но в самый канун Рождества к нему приезжает товарищ и приглашает на бал к князю Львинскому: «… у них пир горой, красавиц – звезда при звезде, молодцов рой и шампанского разливанное море. В приписке, будто мимоходом извещал он, что будет и Полина…» Не устояв перед искушением герой пускается в путь и, заблудившись в разыгравшейся буре он наткнулся на дорогу, выведшую к деревне, где его пустили на ночлег в избу зажиточного крестьянина «попав вместо бала на сельские посиделки». Здесь рассказывали страшные истории и в самый напряжённый момент вошёл ещё один гость, из описания которого понимаешь, что это сам нечистый собственной персоной:

«Наконец пар расступился, и все увидели, что вошедший имел вид совершенно человеческий. Он приветливо поклонился всей беседе, хотя и не перекрестился перед иконами. То был стройный мужчина в распашной сибирке, под которою надет был бархатный камзол, такие же шаровары спускались на лаковые сапоги; цветной персидский платок два раза обвивал шею, и в руках его была бобровая шапка с козырьком, особого вида. Одним словом, костюм его доказывал, что он или приказчик, или поверенный по откупам. Лицо его было правильно, но бледно как полотно, и черные потухшие глаза стояли неподвижно.

– Бог помочь! – сказал он, кланяясь. – Прошу беседу для меня не чиниться и тебя, хозяин, обо мне не заботиться. Я завернул в вашу деревню на минутку: надо покормить иноходца на перепутье, у меня вблизи дельце есть.

Увидев меня в мундире, он раскланялся очень развязно, даже слишком развязно для своего состояния, и скромно спросил, не может ли чем послужить мне? Потом, с позволения, подсев ко мне ближе, завел речь о том и о сем, пятом и десятом. Рассказы его были очень забавны, замечания резки, шутки ядовиты; заметно было, что он терся долго между светскими людьми как посредник запрещенных забав или как их преследователь, кто знает… Не из ложного хвастовства и не из лицемерного смирения рассказывал он про свои порочные склонности и поступки; нет, это уже был закоснелый, холодный разврат. Злая усмешка презрения ко всему окружающему беспрестанно бродила у него на лице, и когда он наводил свои пронзающие очи на меня, невольный холод пробегал по коже.»

Новый  знакомец берётся отвезти влюблённого на бал, говоря, что имеет там дело. Встретившись с возлюбленной герой увозит её, не слушаясь голоса разума, а следуя только своим чувствам. Муж Полины бросается вслед и герой убивает его тремя ударами сабли.

« – Мертв! – произнес голос над ухом моим. Я поднял голову: это был неизбежный незнакомец с неизменною усмешкою на лице. – Мертв! – повторил он. – Пускай же мертвые не мешают живым, и толкнул ногой окровавленный труп в полынью. Тонкая ледяная корка, подернувшая воду, звучно разбилась; струя плеснула на закраину, и убитый тихо пошел ко дну.

– Вот что называется: и концы в воду, – сказал со смехом проводник мой.»

И когда нам, читателям, кажется, что всё погибло, оказывается, что всё это был сон.

«Так это сон?» – говорите вы почти с неудовольствием. Други, други! неужели вы так развращены, что жалеете, для чего все это не сбылось на самом деле? Благодарите лучше Бога, как возблагодарил его я, за сохранение меня от преступления. Сон? Но что же иное все былое наше, как не смутный сон? И ежели вы не пережили со мной этой ночи, если не чувствовали, что я чувствовал так живо, если не испытали мною испытанного в мечте, это вина моего рассказа. Все это для меня существовало, страшно существовало, как наяву, как на деле. Это гаданье открыло мне глаза, ослепленные страстью; обманутый муж, обольщенная супруга, разорванное, опозоренное супружество и, почему знать, может, кровавая месть мне или от меня – вот следствия безумной любви моей!!

Я дал слово не видеть более Полины и сдержал его.»

Н.В. Гоголь «Ночь перед Рождеством»

«Последний день перед Рождеством прошёл. Зимняя, ясная ночь наступила. Глянули звёзды. Месяц величаво поднялся на небо посветить добрым людям и всему миру, чтобы всем было весело колядовать и славить Христа. Морозило сильнее, чем с утра; но зато так было тихо, что скрып мороза под сапогом слышался за полверсты. Ещё ни одна толпа парубков не показывалась под окнами хат; месяц один только заглядывал в них украдкою, как бы вызывая принаряживавшихся девушек выбежать скорее на скрыпучий снег. Тут через трубу одной хаты клубами повалился дым и пошёл тучею по небу, и вместе с дымом поднялась ведьма верхом на метле.»

«Ночь перед Рождеством» Николая Васильевича Гоголя – общепринятая вершина рождественского жанра в русской литературе.

Повесть «Ночь перед Рождеством» впервые была опубликована Николаем Васильевичем Гоголем в 1832 году во второй части сборника «Вечера на хуторе близ Диканьки». Основой повести послужил малороссийский фольклор, а время действия отнесено к первой половине 1770-х годов.

Открываем книгу и перед нашими глазами открывается картина. Стоит ясная морозная ночь накануне Рождества. Светят звёзды и месяц, искрится снег, над трубами хат клубится дымок. Это Диканька, крохотное село под Полтавой. Заглянем в окошки? Вон старый казак Чуб надел тулуп и собирается в гости. Вон его дочка, красавица Оксана, прихорашивается перед зеркальцем. Вон влетает в печную трубу ведьма Солоха, радушная хозяйка, к которой любят захаживать в гости и казак Чуб, и сельский голова, и дьяк. А вон в той хате, на краю села, сидит, попыхивая люлькой, какой‑то старичок. Да ведь это пасечник Рудый Панько, мастер рассказывать истории! Одна из самых весёлых его историй о том, как чёрт украл с неба месяц, а кузнец Вакула летал в Петербург к царице за черевичками для своей ненаглядной Оксаны.

Одной из самых ярких сцен является полёт главного героя повести кузнеца Вакулы на плечах у черта в Петербург и обратно. Она обращается к поездке святого Иоанна Новгородского на бесе в Иерусалим, описанной в «Слове о Великом Иоанне, архиепископе Великого Новаграда…» (15 век)

Из «Жития святого Иоанна Новгородского».

Нельзя забвению предать то, что случилось однажды по Божьему изволению со святителем Иоанном. Нередко выпадает святым испытание попущением Божьим, чтобы еще больше прославлялись и просияли, как золото искусно выделанное. «Прославляющего меня, — сказал Господь, — и я прославлю». Дивен ведь Бог святыми своими; сам Бог святых своих прославляет. И еще сказал Христос: «Дал я вам власть над духами нечистыми».

Однажды святой по своему обычаю творил ночные молитвы в ложнице своей. Здесь у святого и сосуд с водой стоял, из которого он умывался. И вот, услыхав, что кто-то в сосуде этом в воде плещется, быстро подошел святой и догадался, что это бесовское наваждение. И, сотворя молитву, осенил сосуд тот крестным знамением и заключил в нем беса. Хотел бес постращать святого, но натолкнулся на несокрушимую твердыню и твердыни этой поколебать не смог, а сам лукавый был сокрушен.

И не в силах терпеть ни минуты, начал бес вопить: «О, горе мне лютое! Огонь палит меня, не могу вынести, поскорее освободи меня, праведник Божий!» Святой же вопросил: «Кто ты таков и как попал сюда?» Дьявол же ответил: «Я бес лукавый, пришел, чтобы смутить тебя. Ведь надеялся я, что ты, как обычный человек, устрашишься и молиться перестанешь. Ты же меня, на мое горе, заключил в сосуде этом. И вот, как огнем, палим я нестерпимо, горе мне, окаянному! Зачем польстился, зачем пришел сюда, не понимаю! Отпусти меня теперь, раб Божий, а я больше никогда не приду сюда!»

И сказал святой беспрерывно вопившему бесу: «За дерзость твою повелеваю тебе: сей же ночью отнеси меня на себе из Великого Новгорода в Иерусалим-град, к церкви, где гроб Господен, и в сию же ночь из Иерусалима-города — назад, в келию мою, в которую ты дерзнул войти. Тогда я выпущу тебя». Бес клятвенно обещал исполнить волю святого, только умолял: «Выпусти меня, раб Божий, люто я страдаю!»

Тогда святой, закляв беса, выпустил его, сказав: «Да будешь ты как конь оседланный, стоящий перед кельею моею, а я сяду на тебя и исполню желание свое». Бес черным дымом вышел из сосуда и встал конем перед кельею Иоанна, как нужно было святому. Святой же, выйдя из кельи, перекрестился и сел на него, и очутился той же ночью в Иерусалиме-граде, около церкви святого Воскресения, где гроб Господен и часть животворящего креста Господня.

Беса же заклял святой, чтобы он не мог с места того сойти. И бес стоял, не смея сдвинуться с места, покуда святой ходил в церковь святого Воскресения.

Подошел Иоанн к дверям церковным и, преклонив колени, помолился, сами собой открылись двери церковные, и свечи и паникадила в церкви и у гроба Господня зажглись. Святой же возблагодарил в молитве Бога, прослезился, и поклонился гробу Господню, и облобызал его, поклонился он также и животворящему кресту, и всем святым иконам, и местам церковным. Когда вышел он из церкви, осуществив мечту свою, то двери церковные снова сами собой затворились.

И нашел святой беса, стоящего конем оседланным, на том месте, где повелел. Сел на него Иоанн и той же ночью оказался в Великом Новгороде, в келье своей.»

Чем закончилась поездка Вакулы к царице вы все помните – черевички были получены и преподнесены гордой красавице в качестве свадебного обещания, хотя она уже и так была согласна выйти замуж за храброго и находчивого кузнеца.

Хитрый Вакула заставляет черта сослужить доброе дело, как и герой жития святого Иоанна Новгородского, как и герои наших любимых народных сказок.

Иван Шмелёв Лето Господне.

Рождество как прекрасный светлый праздник мы можем найти и в произведении  Ивана Шмелева «Лето господне», где он описывает увиденное глазами ребёнка движение церковного года через все православные праздники. Своё место отведено здесь и Рождеству.

Из главы «Рождество»: «Наше Рождество подходит издалека, тихо. Глубокие снега, морозы крепче. Увидишь, что мороженых свиней подвозят, – скоро и Рождество. Шесть недель постились, ели рыбу. Кто побогаче – белугу, осетрину, судачка, наважку; победней – селедку, сомовину, леща… У нас, в России, всякой рыбы много. Зато на Рождество – свинину, все. В мясных, бывало, до потолка навалят, словно бревна, – мороженые свиньи. Окорока обрублены, к засолу. Так и лежат, рядами, – разводы розовые видно, снежком запорошило.

А мороз такой, что воздух мерзнет. Инеем стоит, туманно, дымно. И тянутся обозы – к Рождеству. Обоз? Ну, будто, поезд… только не вагоны, а сани, по снежку, широкие, из дальних мест. Гусем, друг за дружкой, тянут. Лошади степные, на продажу. А мужики здоровые, тамбовцы, с Волги, из-под Самары. Везут свинину, поросят, гусей, индюшек, – “пылкого морозу”. Рябчик идет, сибирский, тетерев-глухарь… Знаешь – рябчик? Пестренький такой, рябой… – ну, рябчик! С голубя, пожалуй, будет. Называется – дичь, лесная птица. Питается рябиной, клюквой, можжевелкой. А на вкус, брат!.. Здесь редко видишь, а у нас – обозами тянули. Все распродадут, и сани, и лошадей, закупят красного товару, ситцу, – и домой, чугункой. Чугунка? А железная дорога. Выгодней в Москву обозом: свой овес-то, и лошади к продаже, своих заводов, с косяков степных.

Перед Рождеством, на Конной площади, в Москве, – там лошадями торговали, – стон стоит. А площадь эта… – как бы тебе сказать?.. – да попросторней будет, чем… знаешь, Эйфелева-то башня где? И вся – в санях. Тысячи саней, рядами. Мороженые свиньи – как дрова лежат на версту. Завалит снегом, а из-под снега рыла да зады. А то чаны, огромные, да… с комнату, пожалуй! А это солонина. И такой мороз, что и рассол-то замерзает… – розовый ледок на солонине. Мясник, бывало, рубит топором свинину, кусок отскочит, хоть с полфунта, – наплевать! Нищий подберет. Эту свиную “крошку” охапками бросали нищим: на, разговейся! Перед свининой – поросячий ряд, на версту. А там – гусиный, куриный, утка, глухари-тетерьки, рябчик… Прямо из саней торговля. И без весов, поштучно больше. Широка Россия, – без весов, на глаз. Бывало, фабричные впрягутся в розвальни, – большие сани, – везут-смеются. Горой навалят: поросят, свинины, солонины, баранины… Богато жили

А вот описание елочного базара в главе «Рождество»: «Перед Рождеством, дня за три, на рынках, на площадях, – лес елок. А какие елки! Этого добра в России сколько хочешь. Не так, как здесь, – тычинки. У нашей елки… как отогреется, расправит лапы, – чаща. На Театральной площади, бывало, – лес. Стоят, в снегу. А снег повалит, – потерял дорогу! Мужики, в тулупах, как в лесу. Народ гуляет, выбирает. Собаки в елках – будто волки, право. Костры горят, погреться. Дым столбами. Сбитенщики ходят, аукаются в елках: “Эй, сладкий сбитень! калачики горячи!..” В самоварах, на долгих дужках, – сбитень. Сбитень? А такой горячий, лучше чая. С медом, с имбирем, – душисто, сладко. Стакан – копейка. Калачик мерзлый, стаканчик, сбитню, толстенький такой, граненый, – пальцы жжет. На снежку, в лесу… приятно! Потягиваешь понемножку, а пар – клубами, как из паровоза. Калачик – льдышка. Ну, помакаешь, помягчеет. До ночи прогуляешь в елках. А мороз крепчает. Небо – в дыму – лиловое, в огне. На елках иней. Мерзлая ворона попадется, наступишь – хрустнет, как стекляшка. Морозная Россия, а… тепло!.

Как ясно сразу представляешь себе описываемую картину и чувствуешь, как наполняешься ожиданием праздника вместе с героями повести.

Николай Семёнович Лесков. Святочные рассказы.

Возможно, это единственный писатель у которого так много произведений имеют подзаголовок «святочный рассказ», а те, которые такового не имеют, носят в себе настолько характерные особенности вышеуказанного рассказа, что литературоведы до сих пор спорят относить их к «святочным» или нет. Первая святочная повесть «Запечатлённый ангел» принесла своему автору 500 руб. гонорара за полгода работы. Причём главного героя – старовера ему пришлось переделать в новообращённого христианина, но это не остановило Лескова и он продолжил свою «святочную деятельность». Им написан целый цикл рассказов под заголовком «Святочные»: «Жемчужное ожерелье», «Неразменный рубль», «Зверь», «Привидение в Инженерном замке», «Отборное зерно. Краткая трилогия  просонке», «Обман», «Штопальщик», «Жидовская кувырколлегия», «Дух госпожи Жанлис. Спиритический случай», «Старый гений», «Путешествие с нигилистом», «Маленькая ошибка. Секрет одной московской фамилии», «Пугало», «Фигура». Из не вошедших в цикл хочется отметить «Под Рождество обидели» и «Христос в гостях у мужика».

В «Жемчужном ожерелье» Николай Семёнович сформулировал «архетипичные» черты святочного рассказа: «от святочного рассказа непременно требуется, чтобы он был приурочен к событиям святочного вечера – от Рождества до Крещения, что бы он был сколько-нибудь фантастичен, имел какую-нибудь мораль, хоть вреде опровержения вредного предрассудка, и наконец – чтобы он оканчивался непременно весело».

Антон Павлович Чехов.

И если Н.С. Лесков  следовал им самим обозначенным законам данного жанра, то уже более поздние писатели, среди которых хочется отметить Антона Павловича Чехова, нередко пародируют этот жанр и его основные признаки. Уже в первых рассказах, обозначенных как «святочные»: «Восклицательный знак» (1885), «Ночь на кладбище» (1886), «То была она» (1886) Чехов вносит элементы литературной игры, жанровые ожидания читателей не сбываются. Прежде всего Чехов отказался от чудесного и сверхъестественного, в своих святочных рассказах он усложнял картину жизни. Повествование балансирует на грани смешного и серьёзного, пафоса и иронии, анекдота и притчи.

Остановимся на самом известном святочном рассказе этого замечательного писателя – «Ваньке». Написанный в 1886 году этот рассказ с 1900 года входит в многочисленные «Книги для чтения» и школьные хрестоматии. Девятилетний сирота Ванька Жуков, бесхитростным языком написавший в ночь перед Рождеством письмо своему дедушке Константину Макарычу, запомнился крылатой фразой «на деревню дедушке». Перечитайте этот маленький чеховский шедевр. Мальчик вспоминает Рождество, когда они вместе с дедом искали елку для господ: «Милый дедушка, а когда у господ будет елка с гостинцами, возьми мне золоченный орех… у барышни Ольги Игнатьевны, скажи для Ваньки». Рождественское чудо здесь приобретает драматический и даже трагический характер. Финал рассказа двойствен. С одной стороны коммуникация состоялась, хотя письмо никогда не дойдёт до адресата, но мальчик этого не знает: «Убаюкан сладкими надеждами он час спустя крепко спал. Ему снилась печка, на печи сидит дед, свесив босые ноги, читает письмо кухаркам… Около печи ходит Вьюн и вертит хвостом.» Формально рассказ заканчивается счастливо. С другой стороны финал трагичен и не ограничивается детской ошибкой. Девятилетний мальчик умоляет деда : «увези меня отсюда, а то помру» и ещё «а намедни хозяин колодкой по голове ударил, так что упал и насилу очухался». Смерть  предстаёт перед нами трагической возможностью. В русской литературе у этого рассказа Чехова есть только один аналог – рождественский рассказ Достоевского «Мальчик у Христа на елке».

Не смотря на всё разнообразие святочных историй они учат и призывают нас к любви и милосердию, к тому, что человек для собственного счастья должен быть готов поделиться частичкой своего душевного тепла с другими и тогда может произойти Рождественское Чудо.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Прокрутить вверх
WordPress Lessons